Читаем без скачивания Легенда о Пустошке - Алексей Доброхотов

– Заткнись, скотина, – цыкнул на него блюститель порядка, навалился плечом на дверь, она жалобно скрипнула, нечто подпирающее её хрустнуло, отвалилось, и поток лунного света окатил свободного Василия Михайловича, ворвался внутрь, затопил сарай, разбежался искрящимися лучиками по сухим стебелькам сена. Ночная прохлада окатила широкую грудь.

– Ух, – съежился участковый, огляделся и определил, что находится во дворе незнакомого черного дома напротив здоровенной, лохматой собаки, явно недовольной его присутствием, отчего подозрительно недружелюбно встопорщилась на ее спине серебристая шерсть.

– Чего стоишь, – грубо гаркнул на нее милиционер, – А ну, марш на место.

Собака сверкнула стальными глазами, и Василий Михайлович увидел, как блеснули в ощеренной пасти огромные белые клыки.

«Это же волк», – догадался вдруг участковый и схватился скованными руками за кобуру. Пустая… Ужас охватил служивого. Пистолета нет. Защититься нечем. На руках наручники. Ноги босы. Китель расстегнут. Беззащитный, мягкий животик выпирает круглым бочонком слегка прикрытый тонкой рубашки. И бежать некуда.

Безоружный, голый стоит он перед свирепым хищником. Хватай, рви, делай с ним, что хочешь. Несчастная жертва для жестокого зверя.

Истошный вопль застыл в горле участкового, бессильный прорвать замершую тишину глухой, темной ночи. Огромный волк медленно надвигался на него, готовясь к смертельному броску. Все ближе и ближе ощеренная пасть. Все громче и громче хрустят под его тяжелыми лапами раздавленные стебельки сухой травы. Вот сейчас прыгнет, вонзит клыки в горло и оторвет башку, как спелый кочан капусты.

Никогда ранее Василий Михайлович не сталкивался со смертельной опасностью и не знал, что нужно при этом делать. Да он никогда и не задумывался серьезно о том, что с ним вообще может произойти нечто подобное. Не готовился к такой встрече. Воздух застыл легких. Жуткий страх парализовал тело. Замер он, словно замороженный, и вся неказистая жизнь его в один миг пролетела перед потрясенным сознанием.

Вот маленький мальчик убивает из рогатки котенка, желая досадить строгой соседке. Вот школьник наушничает завучу на одноклассников. Вот подросток топчет ночью цветник дачнику-еврею. Вот угловатый юноша родную бабку ногой бьет, пенсию на водку отбирая. Вот курсант приписывает себе заслугу товарища по задержанию хулигана. Вот первая взятка за испорченный протокол и наглый вор покидает отделение. Сколько еще таких было… Вот пьяного мужика заставил чужую вину на себя взять. Вот кляузный рапорт на друга ложится на стол начальства. Вот первый раз жене изменил, вот… До чего же пакостной ему показалась его жизнь. Ни себе, ни людям, ни родным, никому ничего хорошего не успел сделать. Сплошная череда стыда и содроганий. Обжорства, пьянки, гульбища и взяток. Все поглотила липкая трясина распутства.

«Неужели так и помру мерзавцем, – кольнула сердце досадная мысль, – Не хочу!»

Страшные клыки уже почти к самому пузу приблизились. Холодом могильным повеяло.

«Господи, спаси и сохрани! Век рабом твоим буду…» – затрепыхалось в голове последнее желание.

Вжался участковый спиной в сено, уперся головой во что-то твердое и тут обнаружил, что снова находится в сарае. Перед ним волк стоит ощерившийся, глазами стальными настороженно в темный угол скосился. Схватил Василий Михайлович двумя руками из-под головы твердый, прямоугольный предмет и метнул что есть силы в зверюгу. Бросок прямо в морду пришелся. Отпрянул волк от неожиданности, врезался задом в косяк двери, лязгнул злобно зубами, развернулся, широкий мохнатый бок подставил, и в этот момент из темного угла сарая стремительно вылетел козел. Врубился в него мощным ударом рогов и вышиб наружу. Кубарем покатилась лесная зверюга по залитому лунным светом двору, скуля от боли. Вскочил на лапы, развернулся и стремительно скрылся в кромешной глубине ночи.

Обессиленный, лишенный дара речи и понимания того, что с ним происходит, Василий Михайлович запер дверь изнутри на какую-то палку, зарылся с головой в сено и просидел в нем, едва дыша, до рассвета.

* * *

Ранним утром двери сарая решительно дернули, потом громко постучали и, затем голос Веры Сергеевны возвестил, что Василия Михайловича посетила представительная делегация жителей деревни в составе: хозяйки двора, бывшей учительницы математика Элеоноры Григорьевны и пенсионерки Анастасии Павловны. Они принесли с собой стакан горячего чая, ведро теплой воды, чистое полотенце, сапоги, сухие носки и шинель. Пора бы открывать, солнце встало.

Участковый встретил их настороженно. Подозрительно осмотрел каждую личность через широкую щель в двери и только после того, как убедился в отсутствии явной опасности, осмелился вынуть палку из дверной ручки и пустить делегацию в свое убежища.

– Здравствуйте, Василий Михайлович, – приветствовала его Вера Сергеевна, вваливаясь внутрь, – Как вы себя чувствуете? Не замерзли ночью? Чайку горяченького не желаете?

– Верка, ты?.. Почему я тут? – осторожно осведомился он.

– Ах, Василий Михайлович, вы уж нас извините, – разулыбалась хозяйка сарая, – Пьяные вы вчера сильно были. Видимо настойки много выпили. Прямо во дворе и свалились. Одной то мне вас не снести. Мой охламон сам, черт лохматый, пьяный лежал. Разве его допросишься? А кого еще в помощь звать? Позвать больше некого. Вот и пришлось мне одной вас сюда притащить. На сеновал. Я баба слабая. На крыльцо мне вас не поднять. Вы же, вон какой представительный. А тут сено. Тут тепло ночью должно быть. Тут мы козла держим. Не на улице же его оставлять? У нас по ночам волки по дворам бродят. Заесть могут.

– А это зачем? – показал участковый на свои скованные наручниками руки.

– Это мой охламон, будь он неладен, черт лохматый, надел на вас, пока вы пьяные во дворе лежали, – всплеснула руками самогонщица, – Надел и ушел, окаянный. До сих пор нет. Где вот его, черта лохматого, носит? Всю ночь одна в кровати промаялась. Идти искать собралась. Людей позвала: искать его всей деревней. Может его уже и волки в лесу задрали, черта лохматого. Куда вот он ушел, на ночь глядя?

– А мне что теперь делать? Снимать надо, наручники, – буркнул милиционер.

– Я баба не опытная. Я в этих делах не разбираюсь, – с глубоким сожалением пояснила старушка, – Как я их сниму? Они верно ключом отпираются. Может у вас ключик есть? Так вы мне его дайте, мы как-нибудь попробуем. Вы уж нас извините, что так получилось. Не со зла, спьяну.

– Ключик? Нет у меня ключика. Потерял я ключик… три дня назад. Сунул куда-то и… потерял… – тоскливо вымолвил блюститель порядка и как-то виновато или расстроено захлопал глазами.

– Ах, ты… беда-то какая, – огорчилась Вера Сергеевна, – Как же мы теперь их снимем? Думали, вы нам деда искать поможете. А оно вон как все получилось…

– Зачем же вы их на меня надели? Сапоги, зачем сняли? В сарае, зачем заперли? Пистолет куда делся? Кто пистолет забрал! Где мой пистолет! – от осознания глупости создавшегося положения и собственного бессилия что-либо с этим поделать начал заводиться участковый.

– Не видели, – тут же отрицательно замотали головами женщины.

– Это черт знает что такое! – топнул босой ногой милиционер, – Что вообще тут происходит! Где мой пистолет, я вас спрашиваю!

– Должно быть выпал. Когда я вас волочила. Куда ему со двора деться? Не волки же унесли. Найдем. Не волнуйтесь, – начала успокоить его Вера Сергеевна, – Вы чайку горячего выпейте, Василий Михайлович, – протянула ему стакан, – А то совсем остынет. Нам деда надо идти искать. Со вчера дома не ночевал. Дай Бог, чтобы у кого в баньке оказался. А то не приведи Господь одному в лесу ночью. Все ночь волки по двору рыскали. Я прямо извелась вся, измаялась. Вся испереживалась.

Участковый протянул скованные наручниками руки, взял стакан, жадно одним глотком выпил.

– Еще.

– В дому. С собой чайника не взяли, – приняла обратно пустую посуду хозяйка, – Пойдемте, Василий Михайлович, я вам еще налью. С вареньицем.

– Что же это со мной было?.. Что же это со мной происходит?.. Пистолета нет. Наручники. Сарай. Волки. Шутка чья-то какая-то, что ли?.. Хороши шутки… Я чуть не сдох тут… от холода. Вот что мне теперь делать, мать вашу!.. – милиционер хотел было разразиться благим матом, но вдруг осекся, сник и стал капризно жаловаться, потрясая скованными руками, – Как теперь я пойду в наручниках? Совсем вы тут все обалдели. Что я вам плохого сделал? Куда мне теперь таким ехать? Что вы из меня дурака делаете? Что же вы меня, женщины, позорите! Как мы их теперь снимем?

– Вы уж не огорчайтесь, Василий Михайлович, мы же понимаем, вам не удобно, – снова попыталась успокоить его самогонщица, – Так получилось. Что теперь поделаешь? Извините. Случайно все вышло. Вот мы шинельку вашу просушили.